В деревню попали затемно. Остановились в доме председателя колхоза и остаток вечера прокоротали за чаем и разговорами. В половине первого я и майор Петрунин покинули дом, предварительно еще раз проинструктировав остающихся. Мы взяли с собой мешок с сухой паклей, банку с машинным маслом, бутылку с бензином, ракеты и ракетницу.
Ночь стояла тихая, полная какого-то значительного спокойствия. Все небо было усеяно звездами. Луна уходила за горизонт и, прячась за тучку, как бы подмигивала нам.
Подмораживало. Лужицы, затянутые тонким матовым ледком, похрустывали под ногами.
— Погодка на нас работает, - заметил Петрунин. - Обратно по морозцу быстро выберемся.
Мы вышли из деревни, миновали кладбище, обогнули небольшую березовую рощу, наполненную бодрящим весенним ароматом, перебрались по мостику через крошечную речонку и зашагали по открытому полю. Пройдя два километра, увидели белый шест - метку, поставленную нами заранее. Мы вынули из мешка паклю и выложили из нее на земле круг трех метров в диаметре. Паклю полили машинным маслом.
Петрунин зарядил ракетницу, я приготовил карманный фонарик. Мы закурили и стали ждать.
Минут за пятнадцать до назначенного времени с запада послышался стонущий рокот мотора. По звуку мы без труда определили, что идет немецкий самолет.
— Смотри, еще спутает, - заметил Петрунин. - Возьмет да и пройдет стороной.
— Не должен, - сказал я. - На всякий случай надо посигналить.
Я поднял в небо сильный фонарик и просигналил условленным шифром.
Кажется, Петрунин оказался прав - самолет явно отклонялся в сторону и удалялся. Шум его мотора становился глуше. Тогда я плеснул из бутылки бензина на паклю, чиркнул спичку, и пакля, мгновенно вспыхнув, загорелась круговым пламенем. Звуки мотора стали вновь нарастать и приближаться. Наш сигнал заметили. Самолет снизился и проплыл над головами.
Я отошел в сторону, и снова начал сигналить фонариком.
Самолет трижды подмигнул нам зеленым огоньком.
— Все идет, как по нотам, - проговорил Петрунин и начал подливать в огонь масло.
Самолет развернулся и снова пошел на нас. Под его крылом на мгновение зажегся красный фонарик.
— Прыгнул, - сказал я. - Гаси костер.
Красный огонек подтверждал прыжок. Петрунин начал затаптывать костер. Я напряженно всматривался в звездное небо и наконец заметил в нем купол парашюта и болтающуюся на стропах человеческую фигуру.
Доктор не мог похвастаться точностью приземления. Его сносило к деревне, и я побежал.
Он опустился шагах в четырехстах от огня, упал животом на землю и остался лежать неподвижно. Я подходил, мигая фонариком, но он не поднимался. Я решил было, что Доктор ушибся или потерял сознание, но тут же услышал, как щелкнул затвор пистолета. Доктор готов был ко всяким случайностям.
— Кто? - повелительно крикнул он, когда я остановился от него в двух шагах.
— Хомяков, - ответил я. - Вы не ушиблись?
— Как будто нет.
— Ну вот и великолепно! А помните, как вы боялись прыгать?
— Было, было… - И Доктор упругим движением вскочил на ноги.
Я осветил его лучом фонарика. На нем была армейская шапка-ушанка с вдавлинкой вместо звезды, стеганый ватный костюм и солдатские кирзовые сапоги.
— Выключите фонарь, - сказал он мне и протянул руку. - Здравствуйте, Хомяков! Жребий брошен! Точь-в-точь, как в американском кинобоевике…
Я почувствовал, что рука Доктора по-прежнему была в тонкой перчатке. Доктор сунул пистолет в карман.
Я спросил:
— Кто вас провожал?
— Гауптман… А кто там вытанцовывал над огнем?
— Один из тех шести, - ответил я. - Он достал машину. Сам за шофера. Он сейчас подойдет.
Доктор угостил меня сигаретой, осветил зажженной спичкой мое лицо и спросил:
— Куда мы сейчас?
— В Москву. Куда же еще? Я ведь сообщил, что все подготовил.
— Понимаю, понимаю. - И он, пыхтя дымом, поглядел по сторонам.
Подошел майор Петрунин.
— Познакомьтесь, - предложил я.
Доктор протянул руку, не называя себя, и лишь промолвил:
— Очень приятно.
— Звонарёв, - отрекомендовался Петрунин.
— А как с парашютом? - спросил Доктор.
Я сказал, что оставлять здесь парашют нельзя и что его придется захватить с собой, а по дороге где-нибудь припрятать. Доктор согласился. Петрунин скатал парашют, затиснул его в мешок из-под пакли и взвалил на плечо. Мы тронулись к деревне.
— Значит, прямо в Москву? - спросил Доктор.
— Сначала зайдем в деревню, - ответил я.
— А зачем? - поинтересовался Доктор.
— Машина наша стоит у отца Звонарёва.
— А как там?
— Это что-то на вас не похоже, Доктор, - усмехнулся я. - Деревушка глухая, в девятнадцать дворов. Остались одни бабы да деды…
— Оно конечно, - бодро ответил Доктор, но тут же спросил: - А нас по дороге в Москву не прихлопнут на контрольных пунктах?
— Мы ночью не поедем, а днем не проверяют.
— А где же мы будем торчать до утра?
— У отца Звонарёва.
— Удобно?
— Удобнее и быть не может, - вмешался в разговор Петрунин. - Старику моему уже за восемьдесят стукнуло, и он глух, как доска.
Немного помолчали, потом я спросил:
— Что нового на станции? Все живы?
— Там всё по-старому, вот у вас тут дела неважные…
— Именно?
— А Саврасов? Завалился?
— Тут уж я ни при чем. Без меня это стряслось.
— Идиотина! - сказал Доктор. - Денег ему не хватало!… А Брызгалова не отыскали?
— Нет.
— Ну этого-то я найду, - уверенно заявил Доктор.
"Едва ли", - подумал я.