Конец Осиного гнезда - Страница 89

Фома Филимонович затих, глядя на какую-то точку, и после долгого молчания проговорил:

— Все пройдет, Кондрат… Все стерплю! Дай только опомниться! - Он вдруг сильно затряс головой, как бы стараясь от чего-то освободиться, и сказал жалобным голосом: - Нельзя же так враз - и забыть Семенку… Нельзя!…

— А мы и не забудем! - твердо произнес Логачев. - Никогда не забудем! И фашистам припомним…

Фома Филимонович грустно покачал головой, думая о чем-то своем.

Чтобы рассеять его немного и отвлечь от мыслей о Семене, я сообщил о наших подозрениях и о том, как мы подготовились к этой встрече.

Фома Филимонович сказал:

— Я никого в тот раз не видел. Я пришел, прождал час и ушел… А теперь мне кое-что ясно.

— Что тебе ясно? - насторожился я.

Оказывается, в день гибели Семена со станции на проческу леса ушли двое солдат, прихватив с собой самого крупного и злющего кобеля, под кличкой Спрут.

— Они вышли раньше тебя?

— Раньше. Их до Ловлино довезли на машине.

— А зачем они поехали в Ловлино?

Несколько дней назад из райцентра на Опытную станцию приезжал гестаповец и сказал, что около деревни Ловлино, в лесу, староста обнаружил зарытый в песок парашют, и коль скоро гестапо не располагало собаками-ищейками, он попросил Гюберта обследовать местность. Гюберт отрядил солдата - проводника овчарки, а второго прислало гестапо. Солдаты уехали и не вернулись.

— Ты знал в лицо обоих? - спросил я.

— Одного знал хорошо, второго видел один раз.

Я предложил сходить к кустам, где мы спрятали трупы.

Фома Филимонович без труда узнал в одном проводника собаки и твердо заявил:

— Это Артур. Он самый…

О приезде гестаповца, обнаружении парашюта и посылке солдат в лес Фоме Филимоновичу рассказал Похитун.

Мы вернулись на полянку. Теперь ясна стала причина появления немцев так далеко от "осиного гнезда" и так близко к Полюсу недоступности.

— Что же теперь говорят на станции? - поинтересовался Логачев.

— Разное плетут, - ответил Фома Филимонович. - Одни говорят, что солдаты заблудились в лесу, другие - что напали на след, а след их завел далеко. Штейн считает, что они отправились в Раковку и хлещут там самогон. Он обзвонил все окрестные деревни и наказал старостам и полицейским учинить розыск. Да где же теперь искать… - Старик усмехнулся и махнул рукой. Немного погодя он добавил: - Значит, я был здесь, когда все уже свершилось…

— А что случилось, почему ты досрочно пришел? - спросил я.

— На уток готовимся ехать, Кондрат. Вот какое оно дело!

— Когда?

— С субботы на воскресенье.

— В эту субботу?

— Да нет… В будущую. Через девять дней.

— Решили открыть охотничий сезон пораньше? - усмехнулся Логачев.

Старик кивнул головой и заметил:

— Выходит так. Утка еще не везде готова, но ему мало дела до этого. Сказал: "Ищи, чтобы наверняка".

— Нашел? - полюбопытствовал я.

— Есть на примете озерцо… За мной дело не станет. Ну, я и заторопился свидеться. Видишь, Кондрат, как оно оборачивается!… - Фома Филимонович нахмурился (видно, тяжелые мысли опять одолели), помолчал и продолжал: - Тут, однако можно устроить бал-маскарад. Озерцо-то в самой глухомани, а нас, охотников, будет раз-два - и обчелся! Ты смекаешь, куда я клоню? Одно дело - громить их гнездо. Это - стоящее дело, слов нет! А сцапать майора живьем тоже недурно. А?

Я, как говорят в таких случаях, весь загорелся. Так вот почему Фома Филимонович просил о внеочередной встрече!

— Где это озеро? - спросил я.

— От Селезневки версты четыре будет.

— От Селезневки, говоришь? - переспросил я, быстро достал из планшетки карту и разостлал ее на траве.

Да, озеро было обозначено. В двух километрах к востоку от него пролегала лесная дорога на железнодорожный разъезд.

— Это? - спросил я старика.

— Оно самое, - подтвердил он. - Мы будем добираться до него на подводе.

Тысячи мыслей зароились в моей голове. Неожиданное обстоятельство облегчало наши планы. Жизнь давала нам в руки редкую… редчайшую возможность.

Я не отрывал глаз от карты, вымерил расстояние от озера до Полюса, до Опытной станции и спросил:

— Значит, точно в субботу?

— Это как водится. Как он велел, так и будет.

— А кто поедет с ним?

— Вот этого не скажу. Весной он брал солдат, на двух подводах ездили, а как решит сейчас - не скажу.

— Ты был уже на озере или только собираешься? - спросил я.

— Собираюсь. Во вторник туда поеду. Гюберт велел поразведать все досконально, соорудить там шалашик, скрадки…

— Хм… во вторник… Чудесно! В котором часу ты там будешь?

— Как сейчас, в полдень.

— Договорились! Я тоже подойду.

— Правильно. Так-то лучше! - одобрил Фома Филимонович. - На месте виднее будет, а к тому времени я проведаю, кто поедет с нами. Однако у меня еще есть что рассказать тебе…

И Фома Филимонович сообщил новость, не очень приятную. Вчера его вызвал к себе Штейн и поинтересовался, куда именно, в какой город выехала его внучка и получает ли Кольчугин от нее какие-либо известия. Старик рассказал, что документы ей дали до Франкфурта-на-Майне, но никаких вестей от нее он не имеет и очень беспокоится. По этому поводу он уже дважды обращался к Гюберту, но тот заверил, что все обойдется хорошо и со временем выяснится.

Штейн ничего не сказал на это и начал расспрашивать о сыновьях Фомы Филимоновича: какого они возраста, кто по профессии, где работали до войны, с кем водили дружбу, служили ли в армии, почему не остались в городе, а эвакуировались, что он знает о них в данное время и так далее… Выслушав ответы Кольчугина, Штейн заговорил о помещике Эденберге, стал расспрашивать, как жил Эденберг, какое у него было хозяйство, кто работал у него по найму, как часто Кольчугин бывал с ним на охоте.